Книга Фокусницы [Куклы; Колдуньи] - Буало-Нарсежак

он сам отвязывался. Но во всем мире есть всего пять или шесть мастеров, которые могут сделать это… Если бы ты видел, как он работал!

Резким движением она поставила стакан на стол.

— Да, он умер, — сказала она. — Что еще ты хочешь узнать?

— Ничего.

Одетта изменила тон, опять вдруг превратившись в вульгарную женщину, какой была на кладбище.

— Черт возьми, мы что, уже начинаем скандалить? Выкладывай-ка все, что думаешь! Мне это больше по нраву. Твой отец месяцами пережевывал обиды. А через два или три года припоминал слова, сказанные в пылу ссоры. Это не по мне.

Она подошла, обхватила Дутра за шею, встряхнула.

— Я виновата, знаю это лучше тебя. Но если удастся осуществить мой план… Иди, поищи Людвига. И старайся! Да, еще… Улыбайся хоть иногда. У тебя такие губы! Тебе что, в твоем коллеже не говорили, что ты красивый парень?

Дутру вовсе не хотелось улыбаться. Он думал только о том, как бы сбросить руку, ярмом повисшую на шее.

Людвиг ждал его в грузовом фургоне. Владимир, сдвинув декорации и реквизит вглубь, возился с маленьким прожектором.

— Снимай куртку, — сказал Людвиг. — Сейчас тебе жарко станет. Ты зарядку делаешь?

— Иногда.

— Будешь заниматься по часу каждое утро. Владимир, зажигай!

Владимир включил прожектор.

— Всегда нужно много света, — объяснил Людвиг. — Надо ослепить зрителя. Владимир, корзину!

Владимир поставил перед ним корзину, скрепленную ремнями.

— Ты должен влезть в нее, — сказал Людвиг.

— Это будет нетрудно, — сухо произнес Дутр.

Людвиг с улыбкой открыл корзину.

— Тут двойное дно. Не думаю, что у тебя выйдет с первого раза.

Дутр скорчился в корзине; крышка не закрывалась. Он попытался лечь на бок, прижав колени к груди. Людвиг, все так же улыбаясь, мизинцем стряхивал пепел с сигары. Дутр сжимался все сильнее и сильнее. Спина у него трещала, он задыхался.

— Еще! — требовал Людвиг. — Еще!

Но Дутр, которого будто сдавило гигантским прессом, взорвался. Он выпрямился; мышцы болели, ноги затекли, ивовые прутья корзины четко отпечатались на коже.

— Хватит, — пробурчал он.

— Злишься?

— Нет. Но это дурацкий трюк. Вы же видите, что тут нельзя поместиться.

— А вот у меня получается. И у тебя получится, когда ты приобретешь гибкость. Владимир, кольца!

То были тростниковые кольца величиной с тарелку. Людвиг подбросил в воздух два кольца, три, четыре, с минуту пожонглировал ими с оскорбительно небрежным видом, потом крикнул:

— Лови!

Дутр упустил первое кольцо, поймал второе, третье, а четвертое угодило ему в лоб.

— Реакция плохая, — заключил Людвиг. — Четверть часа с кольцами перед сном. Засучи рукава.

Владимир сидел на кровати и жевал резинку, время от времени вытирая нос рукавом. Людвиг вынул из кармана монету.

— Она свинцовая. Двадцать граммов. Самый подходящий вес. Разожми правую руку. Вот так. Попробуй мизинцем прижать монету к основанию большого пальца. Хорошо. Пошевели остальными пальцами, как будто в руке ничего нет.

Монета упала на пол.

— Никуда я не гожусь, — вздохнул Дутр.

— Терпение! У тебя недостаточно сильные руки, вот и все. Поработаешь маленькими гантелями пару неделек. И дело пойдет. Только придется все время тренироваться с твоим долларом. Это дело сноровки.

Он щелчком подбросил монету в воздух, поймал ее.

— Смотри, кладу ее на ладонь, сжимаю пальцы левой руки, делаю вид, что держу правое запястье. Хоп! Монета проскальзывает. Вот она.

Он взял монету правой рукой, и она опять исчезла, а Людвиг пошевелил пустыми пальцами.

— Где она? — спросил он.

— Я не знаю.

Владимир даже жевать перестал от восторга.

— Она там, где и была, — объяснил Людвиг. — В ладони правой руки. Чуть сжать ладонь, и монета встанет между большим и указательным пальцами.

Он показал, где спрятана монета. Владимир снова принялся за жвачку.

— У меня никогда не получится, — прошептал Дутр.

— Напротив, скоро получится. Вот работать, глядя на публику, да еще и говорить при этом — действительно трудно. Нужны очень гибкие руки, мягкие запястья, проворные кисти. Но ты же его сын! А он… Если бы ты его видел! Одевайся. Я тебе покажу реквизит. Вот это — сценический костюм.

Фрак был надет на манекен. Людвиг приподнял полу.

— Потайные карманы, — небрежно объяснил он. — Впереди, под жилетом, еще один карман. Там можно спрятать целого кролика. Эти крючки прицепляются к брюкам, чтобы прятать шарики, яйца…

— Но публика…

— Публика не видит ничего. Ты должен навсегда уяснить: они приходят для того, чтобы их обманули. Ты можешь заставить их поверить во что угодно. Публика — это сборище ротозеев. Здесь столики. У всех двойное дно, конечно. Магический кофейник… Из него можно налить что угодно: пиво, молоко, виски, даже кофе.

С видом крайнего отвращения он выплюнул табачную крошку и открыл кофейник.

— Не слишком хитрое устройство. Несколько отделений и гибкие трубки. Остается вовремя выбрать нужную.

— А это что за шар? — спросил Дутр.

— Одетта придумала. Шар поднимается и опускается по наклонной плоскости. Им управляют из-за кулис с помощью электромагнита.

— Ведь это надувательство! — возмутился Дутр.

— Вот! Ты сам сказал! — взорвался Людвиг. — Все, что здесь есть, — все это липа, обман! Шпаги?

Он схватил одну, ударил в стену. Лезвие пронзило перегородку.

— Эй, осторожней! — крикнул Дутр.

Людвиг выпрямился и с презрением бросил на пол рукоять.

— Не бойся. У нее выдвижное лезвие. Оно убирается в рукоятку. Ну, и все остальное в том же духе. Только вот это для души.

Он поднял кусок ткани, закрывавшей клетку, просунул в нее руку, нашарил птицу и вытащил ее, дрожащую, наружу.

— Дай руку!

Голубка неловко потопталась на незнакомой ладони, повернулась, балансируя, расправила крылья, и тоненькая пленочка быстро затянула круглый глаз. У нее был удивительно беззащитный взгляд, и, сам того не желая, Дутр поднес ее к губам и поцеловал теплую шейку. Крылом, словно веером, птица легонько хлопнула его по лицу.

— Другая точно такая же, — сказал Людвиг. — Их не отличить.

Дутр посадил птицу в клетку и задумчиво посмотрел на пленниц. Он слышал, как за его спиной Людвиг с отвращением сплюнул и пробормотал мертвым голосом:

— Да и они тоже… тоже фальшивые…

— Я думал, — произнес Дутр, — что это ваша профессия.

— Моя? — вскричал Людвиг. — Ты плохо смотрел на меня. Я — жонглер, я не жульничаю. Тут действительно свихнуться можно, если жить среди всего этого. Немудрено, что твой отец…

Дутр обернулся.

— Что — мой отец? Он умер от сердечного приступа.

Людвиг задумался, глядя на кончик сигары.

— А кто говорит, что это не так? — выдавил он после паузы. — Ну, давай, малыш, за работу. Если тебе что-то понадобится, спроси у Владимира.

И Дутр — впервые в жизни! — начал работать. Он вставал в шесть часов